править свое дело при личном свидании, надеясь привести на память прежнюю
благосклонность к нему Екатерины, когда еще она была великою княгинею, но и в
этом было ему отказано. Тогда Чернышев написал покорное письмо, просил прощения
и высказал готовность вступить снова в службу. Он был принят в службу в
следующем году, получил прежнее место вице-президента Военной коллегии.
Не так было с генералом, которого считали первым в выпуске из школы
Семилетней войны. Румянцев, думая, что его поприще кончено при Екатерине
вследствие благосклонности к нему Петра III, подал просьбу об отставке, но
получил от императрицы следующее письмо: «Господин генерал Румянцев! Я получила
письмо ваше, в котором пишете и просите об отставке. Я рассудила, что необходимо
мне пришло с вами изъясниться и открыть вам мысли мои, которые вижу, что совсем
вам неизвестны. Вы судите меня по старинным поведениям, когда персоналитет
всегда превосходил качества и заслуги всякого человека, и думаете, что бывший
ваш фавор ныне вам в порок служить будет, неприятели же ваши тем подкреплять
себя имеют. Но позвольте сказать: вы мало меня знаете, приезжайте сюда, если
здоровье ваше вам то дозволит, вы приняты будете с тою отменности, которую ваши
отечеству заслуги и чин ваш требуют. Не думайте же, чтоб я против желания
вашего хотела сама принудить вас к службе, мысль моя от того отдалена. Не токмо
заслуженный генерал, но и всякий российский дворянин по своей воле диспонирует
о службе и отставке своей, и не то чтоб я убавить оный прерогатив хотела, оный
паче при всяком случае подкреплю, а сие единственно пишу, дабы мы друг друга
разумели и вы могли бы ясно видеть мое мнение. Если тогда, как вам на смену
другой был прислан, обстоятельства казался и были действительно конфузны, что,
может быть, и вам поводом служило к подозрению о моей к вам недове-ренности, то
оное приписать должно случаю тех времен, кои уже миновались и которых и следу в
моих мыслях не осталось». Румянцев остался на службе.
Екатерина не забыла и о приятеле Румянцева Волкове, не забыла о блестящих
дарованиях этого человека. К ней стали приходить частые жалобы на оренбургского
губернатора Давыдова; она решилась сменить его и назначить на этот важный пост
Волкова, причем особенно важно было доверие к нему императрицы, выраженное в
указе: «Оренбургского вице-губернатора Волкова туда же в губернаторы с тем
полномочием, что ее и. яство ему доверяет по его в делах способности к ее и.
яству
от себя самого всякие представления делать и присылать проекты». Третье лицо, о
котором часто упоминалось «в бывшее правление», – Гурович не отличался ничем,
что бы заставило об нем помнить и удерживать на службе. Мы видели, что Сенат
указывал на необходимость отнять у него слободы, пожалованные Петром III;
Екатерина согласилась со мнением Сената, слободы были взяты, и в вознаграждение
Гурович получил 10000 рублей! Старый слуга, который пользовался особенным
расположением Екатерины, когда она еще была великою княгинею, и пострадал за
это расположение, Андрей Чернышев оказался бесполезным на службе, был
отставлен, но получил генерал-майорский чин.
Только в этом году было покончено с Тотлебеном. Военный суд приговорил его к
смерти, но императрица, принимая во внимание, что злой его умысел никаких
вредных следствий для государства еще не имел и преступник около трех лет сидел
под арестом, приказала вывезти его за границу под крепким караулом, отняв все
чины и ордена.
Исчезали совершенно или только на время деятели прошлых царствований, другие
из их же среды выступали вперед после кратковременной опалы; но людей новых еще
не было, тех людей, которых Екатерина называла своими воспитанниками и к
которым была так пристрастна. На первом плане стояли Бестужев и Панин, первый –
знаменитый канцлер елизаветинского времени, другой – его воспитанник
относительно внешней политики. Но теперь, когда они стали рядом пред
развалинами старой системы, между воспитателем и воспитанником возникло
несогласие, соперничество. В одном они оба были согласны – в отвращении ко
всякому сближению с Франциею, но сильно разнились в том, что старик Бестужев не
хотел слышать ни о Франции, ни о Пруссии, хотел восстановления старой системы,
старого союза между Россиею, Австриею, Англиею и Саксониею, с тем чтобы
курфюрст саксонский по-прежнему царствовал в Польше; но Панин совершенно порвал
с стариною и думал о новой системе, о северном союзе, северном концерте
или аккорде, по тогдашнему выражению, союзе между Россиею, Пруссиею,
Польшею, Англиею и Скандинавиею, противопоставленном южному союзу между
Франциею, Испаниею и Австриею. Упрямый Бестужев не уступал своему воспитаннику,
и между ними произошел явный разрыв. Панин объявил прусскому посланнику Сольмсу:
«Я рассчитался с графом Бестужевым, я заплатил
