вправляла прежде Сенатская контора; 6-й московский – ведал судные дела
соответственно второму петербургскому. При первом департаменте оставался
генерал-прокурор, во всех других по обер-прокурору в каждом. Дела решались
единогласием. При невозможности соглашения обер-прокурор объявляет
генерал-прокурору с объяснением, в чем сенаторы не соглашаются или в чем сам
сомневается. Тогда генерал-прокурор, взявши дело в первый департамент и
созвавши всех наличных сенаторов от прочих департаментов, предлагает на общее
рассуждение. Если и сенаторы первого департамента не будут согласны, то дело
предлагается в общем собрании. Если и тут сенаторы не согласятся или по делу
точного закона не будет, то генерал-прокурор все дело с сенаторскими мнениями и
с своим рассуждением представляет императрице. По тем же самым причинам, по
каким разделен был Сенат, разделены были на департаменты Истиц-, Вотчинная и
Ревизион-коллегии
и Судный приказ. Ревизион-коллегия была разделена на 5 департаментов, потому
что в ней до такой степени умножилось число неревизованных счетов, что многие
миллионы государственной казны были в неизвестности. Ревизион-коллегии было
предписано иметь главным правилом при свидетельстве счетов смотреть не на одно
только то, чтоб приход с расходом был верен, но смотреть особенно за тем, все
ли денежные и прочие выдачи произведены по силе законов. Сибирский и Розыскной
приказы и Раскольническая контора были уничтожены.
20 августа состоялся именной указ: камер-юнкеру графу Федору Орлову
повелевает
ее и. яство быть беспрерывно в Сенате при текущих делах, и особливо при
собраниях, и место свое иметь за генерал-прокурорским столом, дабы он слушанием
дел и рассуждений сенаторских, также чтением и собственным иногда сочинением
текущих резолюций и всего того, что для лучшего приобретения себе знания дел за
потребно найдет, навыкал бы быть искусным и способным впредь к службе ее и.
встав
по сему месту.
Екатерина требовала особенной и согласной деятельности Сената в искоренении
злоупотреблений
в областном управлении, в искоренении взяточничества. В приведенном выговоре
Сенату
за несогласие она выставляла в пример дело о калужском воеводе Мясоедов. По
этому делу сохранилась любопытная записка императрицы к ген. прокурору Глебову:
«По Мясоедов делу, кой час приеду в город, соберу Сенат и сама господ сенаторов
в полном собрании намерена согласить и всякого выслушать, а инока скажут, что
тот или другой по клочкам бы меня рвут». Екатерина боялась слухов, что сенаторы
стараются наедине представлять ей свои мнения и склонять на свою сторону. Из
этого уже видно, какой сильный интерес возбуждало это дело. Мясоедов, товарищ
его, секретарь и канцелярист были уличены и сами признались во взятках по
подрядам; Мясоедов и товарищ его были лишены чинов и сосланы в деревни,
секретаря написали вечно в копиисты и сослали в отдаленный город, канцелярист
высечен плетьми и отдан в солдаты в отдаленный гарнизон.
Не менее забот стоило Екатерине дело о смоленском губернаторе Аршеневском,
обвиненном во взятках. Опять несогласие между сенаторами, опять толки, которые
вызвали такую записку Екатерины к Глебову: «Когда не накажешь людей, говорят:
послабление; когда же накажешь, тогда говорят: строго. Пускай Аршеневский
останется до моего приезда без чинов, и тогда в Сенат приеду с вышеписаными
рефлексиями
да облегчу сентенцию. Я чаю, порочат оный поступок или те, у кого совесть не
чиста, или те, которые не сочиняли или мне не советовали в резолюции. Есть у
нас род людей, которые все то порочат, где они не призваны были вместо оракула,
а оракула дела опять порочат генеральное все». Мысль, что у многих совесть не
чиста, не оставляла Екатерину; так, узнавши, что Тверь выгорела, она писала
Глебову: «Старайтесь о вспоможении сим несчастным людям; я думаю, многим не
печально, что дела все почти сгорели».
Сенаторы, князь Яков Шаховской и граф Скавронский, объявили в Сенате письма,
полученные ими от коломенского епископа Порфирия: епископ жаловался на
коломенского воеводу Ивана Орлова, что он дни и ночи проводит в пьянстве, в
канцелярии мало бывает, да и то приходит пьяный же; что колодников в тюрьме
больше ста человек, а решения нет никакого; он же, Орлов, оставят канцелярию и
город никому не приказав, самовластно уехал в Москву на маскарад.
Это были дела новые, но было еще старое дело – о знаменитом иркутском
следователе Крылове. Мы видели, что по следствию, произведенному Крыловым,
иркутские купцы повинились в расхищении 150000 рублей казенных денег. Но когда
началось дело о насильственных поступках самого Крылова, купцы стали
показывать, что повинные их были вымучены пытками, причем Крылов действовал в
интересах бывшего тогда Обер-, а теперь генерал-прокурора Глебова. Глебов
взялся ставить вино в Иркутске; купцы представили, что цена, по которой он
договорился ставить
