Хованский. Содержание челобитной было такое: в прежнее время, с гетмана
Богдана Хмельницкого, в гетманы все выбирались новые лица, вследствие чего были
беспорядки, поэтому нашли полезным как для ненарушимой целости высоких ее и. в.
и всей империи интересов, так и для всегдашнего утвержденных малороссийских
прав, вольностей и привилегий сохранения и для избежание народу разорительных
трудностей иметь гетмана всегда от такой фамилии, которая в непоколебимой своей
ко всероссийскому престолу верности более других утверждена. За этим следовала
похвала Разумовскому: он имеет высочайшую доверенность, владеет столькими же
имениями в Великой России, как и в Малороссии, сыновья его будут подражать в
качествах и бла-гоповедениях родителю своему; поэтому после нынешнего гетмана
просят об избрании в гетманы его сыновей по примеру Юрия Хмельницкого,
избранного после отца в благодарность за услуги последнего Российской империи.
По гетманским посылкам полковники и полковая старшина съехались в Глухое и
слушали челобитную в генеральной канцелярии. Выслушав, некоторые сказали:
хорошо, но большинство молчало. Тут генеральный судья Дублинский объявил:
«Теперь-то хорошо, а впредь что будет? Узнать немодно, и для того подписывать
не буду». Только что он это сказал, все один за другим ушли из канцелярии. На
следующий день приказано было опять собраться, собрались и подписались
полковники, кроме черниговского, а полковая старшина и старшина генеральная,
кроме писаря, не подписались. Обозный Кочубей сказал: «Мне нельзя подписываться
по свойству». Есаул Скоропадский сказал: «Хотя он мой шеф, только я не
подпишусь». Хорунжий Апостол объявил: «Есть старше меня, пускай они
подписываются». Бунчуковый Терновский сказал: «Я согласен с Скоропадским».
После этого собрание разошлось.
Эти явления на юго-западной крайне были тем более неприятны, что польские
дела требовали особенного внимания. 11 января Симулин описывал императрице
торжественный въезд Бирона в Митану; за каретой герцога ехало больше пятидесяти
карет курляндского дворянства. Когда Бирон поравнялся с русским батальоном, то
встречен был барабанным боем, музыкою и пушечными выстрелами. «И можно
выговорить, – писал Симулин, – что такой радости и толь великого удовольствия
здешний город никогда не видал, ибо все то, что слух в движение приводит,
употреблено
при сем случае столь много, что нельзя было других разговоров разуметь, понеже
ко всем прочим упомянутым военным инструментам и орудиям присовокупилось
народное восклицание и звон колокольный с церквей, хотя и сие звонарям от
принца Карла прощено было». Но полной радости мешало то, что Бирон должен был
остановиться в доме купца Фермиона, потому что дворец был занят прежним
герцогом. Число дворян, представлявшихся Бирону, простиралось до 500 человек
обоего пола; не явились только обер-раты и члены придворной партии, число
которых простиралось до 20 человек. Симулин послал сказать обер-ратам, что
императрице приятно будет, если и они покажут своему государю уважение, любовь
и послушание. На это они отвечали, что очень чувствуют милость императрицы к их
отечеству и крайне жалеют, что не могут явиться к герцогу Эрнесту-Иоганну,
потому что это им наикрепчайшее запрещено принцем Карлом, к которому они как
его служители привязаны присягою, и еще сегодня от короля – родителя его
получен на имя их и всей земли рескрипт, которым строжайше повелевается
оставаться верными его сыну и не иметь никакого сообщения с герцогом
Эрнестом-Иоганном и с чужим двором под лишением имущества и жизни; а принцу
Карлу предписано от короля отнюдь не трогаться из Митавы. Остальные дворяне
просили Симулина представить императрице, нельзя ли как-нибудь заставить принца
Карла выехать из Митавы до начала так называемой братской конференции, которая
назначена
на 30 января, ибо его присутствие в это время причинит только препятствия и
замешательства,
у обер-ратов и земских служителей будут связаны руки относительно их присяги.
Для борьбы с Симулиным за принца Карла приехал в Митану королевский комиссар
кастелян Липкий и ожидался другой воевода – Патер. Симулин дал знать обер-ратам,
чтоб они не имели сношения с польскими комиссарами, и так как императрица не
признает другого курляндского герцога, кроме Эрнеста-Иоганна, то не будет
признавать и тех обер-ратов, которые будут служить кому-нибудь другому, а не
Эрнесту-Иоганну. Угроза подействовала, и обер-бургграф Оффенберг немедленно
явился на поклон к Бирону, а другие пошли к принцу Карлу и объявили, что если
он защитить их не в состоянии, то они не смеют производить земские дела в
противность Бирону и намерены отложить их до сейма, но принц застращал их
королем и велел исполнять должность. Тогда несчастные обер-раты обратились к
Симулину
с просьбою засвидетельствовать перед Бироном непоколебимую их преданность и
верность в исполнении его повелений, как скоро они освободятся от присяги и не
увидят причины опасаться гнева и наказания от короля, что они
