дальнейших околичностей я предлагаю в. величеству между Псятами такого,
который более других будет обязан в. величеству и мне за то, что мы для него
сделаем. Если в. величество согласны, то это стольник литовский граф Станислав
Понятовский,
и вот мои причины. Из всех претендентов на корону он имеет наименее средств
получить ее, следовательно, наиболее будет обязан тем, из рук которых он ее
получит. Этого нельзя сказать о вождях нашей партии: тот из них, кто достигнет
престола, будет считать себя обязанным сколько нам, столько же и своему уменью
вести дела. В. величество мне скажете, что Понятовскому нечем будет жить, но я
думаю, что Чарторыйские, заинтересованные тем, что один из родственников будет
на престоле, дадут ему приличное содержание. В. величество, не удивляйтесь
движениям войск на моих границах: это в связи с моими государственными
правилами. Всякая смута мне противна, и я пламенно желаю, чтобы великое дело
совершилось спокойно».
Фридрих отвечал, что согласен и немедленно же прикажет своему министру в
Варшаве действовать заодно с Кейзерлингом в пользу Понятовского; по варшавским
известиям, французы и саксонцы интригуют изо всех сил, чтоб внушить полякам
отвращение к Пасту; но он не боится этих интриг, ибо твердо уверен, что если
русский и прусский министры вместе объявят главным вельможам о желании своих
государей, то сейчас согласятся. Венский двор не вмешается в выборы, лишь бы
соблюдены были формальности. Относительно Порты он предупредил желания
императрицы:
приказал своему министру в Константинополе действовать согласно с желаниями
обоих дворов; в Берлин ожидают приезда турецкого посланника, которому внушится,
что избрание Псята в короли польские вполне согласно с интересами султана. «Я с
своей стороны, – писал Фридрих, – не пощажу ничего, что бы могло успокоить умы,
употреблю все усилия, чтобы все прошло спокойно и без кровопролития, и заранее
поздравляю ваше императ. величество с королем, которого вы дадите Польше».
Король не упускал случая утверждать, что смотрит на мирное избрание Понятовского
как на дело решенное. Екатерина послала ему в подарок астраханских арбузов;
Фридрих отвечал на эту любезность (7 ноября): «Кроме редкости и превосходного
вкуса плодов бесконечно дорого для меня то, от чьей руки получил я их в
подарок. Огромное расстояние между астраханскими арбузами и польским
избирательным сеймом: но вы умеете соединить все в сфере вашей деятельности, та
же рука, которая рассылает арбузы, раздает короны и сохраняет мир в Европе».
Вся эта податливость и любезность оказывалась в ожидании скорого заключения
союза. Но в Петербурге хотели извлечь всевозможные выгоды из этого ожидания и
заключить союз только в крайности. В октябре Панин говорил Сольцу на маскараде:
«Только императрица да я стоим за прусскую систему; я поддерживаю эту систему
не из-за каких-нибудь выгод, но потому, что вижу в ней самые большие выгоды для
моего двора и самую громкую славу для моей государыни. Венский двор имеет здесь
столько друзей, которые стоят за старую систему. Я один против них и требую
поддержки. Один король, ваш государь, может меня поддержать полным соглашением
с видами моей государыни».
«Действуйте с нами заодно в Польше и в награду ожидайте союза», – говорили в
Петербурге. «Прежде заключите союз, и тогда мы будем действовать заодно с вами в
Польше», – говорили в Берлине…
А союза заключать не хотелось в Петербурге. Сольмс писал Фридриху: «У
императрицы обычай каждого выслушивать, и чрез это она подчиняется различным
влияниям. Люди неблагонамеренные нашли слабое место, которым пользуются при
каждом случае: они уверяют Екатерину, что в том или другом случае она не угодит
народу. Страх потерять любовь нации вкоренился в ней и делает ее робкою».
Екатерина не хотела союза ни с одною державою, считая это преждевременным; тем
более она должна была останавливаться пред союзом с Пруссиею, который слишком
бы сблизил ее царствование с царствованием предшествовавшим. Но в таком случае
зачем же было сажать на польский престол Понятовского?
В Берлине никак не хотели допустить, чтоб Россия в делах польских
действовала заодно с Пруссиею, т.е. чтоб Пруссия подчинялась здесь желаниям
Екатерины, а в делах турецких действовала заодно с Австриею. По поводу
заявления такой политики была любопытная сцена у князя Долгорукого с
Финкенштейном.
Турецкий посланник, о котором писал Фридрих, наконец приехал в Берлин, и
Финкенштейн
сообщил Долгорукому, что по требованию посланника сам король хочет написать
проект союзного договора между Пруссиею и Портою. Долгорукий поблагодарил за
такую откровенность, но