престол такого лица, относительно которого оба двора согласились между
собою, и так как при этом нельзя обойтись без издержек, то английский король
обещает иметь в Польше значительную денежную сумму для достижения этой общей
цели; императрица сделает то же с своей стороны. Но если дела в Польше дойдут
до такой крайности, что русская императрица по соседству будет принуждена
оружием поддерживать виды обеих договаривающихся держав, в таком случае
английский
король обещает прислать императрице 500000 рублей, как скоро русские войска
вступят в Польшу. Во второй секретной статье говорилось, что и в Швеции русский
и английский министры должны действовать сообща для ослабления партии,
поддерживаемой другими государствами, и для сохранения равновесия между этою
партиею
и другою, ей противоположною.
В Англии обе эти статьи нашли совершенно невозможными. Берингам должен был
представить
русскому министерству, как неудобно для Англии входить в споры по поводу
выборов польского короля с опасностью вовлечься в новую войну. Кроме того, была
еще третья статья, на которую посол никак не соглашался, именно на включение
Турции в число держав, против которых в случае их нападения на Россию Англия
должна помогать последней.
«Наше министерство, – говорил Берингам, – не может принять этого пункта, не
подвергнув себя великому негодованию торгующей в Леванте компании; как скоро
Порта услышит о таком союзе, то совершенно уничтожит английскую торговлю в
своих владениях». Вице-канцлер возражал ему, что если, с одной стороны,
исключить
Турцию, то, с другой – надобно будет исключить Францию, и тогда нечего будет
заключать бесполезный для обеих сторон союз. Берингам хлопотал, чтоб
одновременно шли переговоры о торговом трактате; но с русской стороны было
решено сделать союзный договор условием для заключения торгового, чтоб
принудить Англию к большей податливости относительно первого.
Легко понять, как вследствие этой медленности в заключении договоров было
неприятно положение русского министра в Лондоне графа Александра Воронцова.
Английские
министры говорили ему, что при европейских дворах толкуют о неуспехе Бекингама
в заключении договоров, приписывая этот неуспех влиянию Франции, и что эти
толки вредят значению Англии. Эти толки подтверждались газетными известиями об
отличиях, какими пользовался при русском дворе французский посланник Бретель.
Статс-секретарь по иностранным делам граф Галифакс объявил Воронцову, что по
заключении союзного договора между Россиею и Англиею можно допустить к нему и
берлинский двор, который присоединится с охотою по затруднительности своего
положения,
ибо дворы венский и версальский остаются в союзе; наконец, от императрицы будет
зависеть допустить в союз и другие дворы, потому что лондонский двор будет во
всем сообразоваться с ее намерениями.
К этой неприятности для графа Александра Воронцова присоединилась еще
другая: дядя его граф Михаил Ларионович перестал заведовать иностранными делами
и уехал за границу. Но перед оставлением иностранных дел канцлер столкнулся с
Бекингамом:
последний прислал ему письмо, в котором извещал, что король назначил ему,
Воронцову, две тысячи фунтов стерлингов вознаграждения за убытки, причиненные
ему английскими каперами, которые овладели принадлежавшими ему вещами; но при
этом Берингам дал знать, что такая щедрость оказана на такой именно случай,
когда между Россиею и Англиею постановлен и подписан будет торговый договор на
выгодных
для Англии условиях. Воронцов закричал об оскорблении, бесчестии. Берингам
заявил канцлеру свое сильное сожаление о случившемся, приписал все своей
излишней горячности и самым убедительным образом просил его забыть дело,
которое этим и кончилось. Граф Александр писал дяде от 30 июля: «Ваше
сиятельство легко себе представить можете, с каким восчувствова-нием увидел я
неожиданность поступка лорда Букингама; сколь малую идею ни имел я о талантах
сего посла, не мог я себе вообразить, чтоб его безрассудность до такой
превратности и безумности простираться могла, как он теперь явно оказал сим
странным своим письмом. Я заподлинно вашему сиятельству доесть могу, сколь двор
его за то с справедливости на него негодует. Его величество король, подошел
сего дня ко мне, говорить изволил, сколь он имеет причину быть недовольным
поступком своего посла, особливо в рассуждении его к вам письма, который
(поступок) нимало не основан на данных ему повелениях, что он меня просит
вашему сиятельству о том доесть и притом уверить, что, зная честность вашего
характера, никто здесь не мог бы когда-либо осмелиться с успехом вам толь
странную пропозицию, как он, посол, то учинил, уповательно от своего незнания».
Наконец, положение графа Воронцова в Лондоне ухудшилось вследствие поднятия
польское-