имел ли он какого другого намерения.
Еще приходит мне на память, что назад тому года с два принесли ко мне с
почтового двора письмо, писанное к ее императорскому величеству блаженной
памяти, и как я то письмо ее императорскому величеству вручил, то оное
распечатала,
и письмо было по-немецки, а ничьею рукою не подписано, а в оном доне сено, что
принц Голштинский тайно в греческой религии обучается. Письма мои явно
свидетельствовать могут, была ль когда у меня корреспонденция с голштинским
двором, кроме того что, когда поздравительные письма к новому году ко мне
писаны и я ему благодарствовал. Помнится, что он к императрице писал
собственною рукою русское письмо, о котором ее императорское величество мне
сказывала, что собственная его рука, и в оном покойный герцог весьма
преклонительно
ее просил, чтоб приказать ему 100000 рублей дать, ибо находится он в великом
недостатке, и желал ее императорскому величеству в войне ее счастий и
благословения.
Притом просил он, чтоб его уведомить о ее императорского величества мнении,
опробует
ли она, ежели он намерение восприемлет между сыном своим и принцессою
Курляндскою брак предложить; и как ее императорское величество мне оное
сказывала, то ответствовал я: «Сие есть удивительный брак, дочь моя по милости
вашего императорского величества может и без его сына мужа достать; мне
королевского высочества в зятья не надобно, пускай он с богом его женит, где он
хочет». Императрица ответствовала: «А мне он думает сим способом 100000 рублей
достать», взяла письмо и бросила в камелек в Летнем доме, и говорила: «Вот тебе
ответ! Он у Басевича выучился плутовать». Наконец, Бирон старался выставить
Миниха эгоистом и неблагодарным, именно таким человеком, с которым, как
выражалась правительница, всем рисковать можно. «Поступки его в свете уже
известны, – говорил Бирон, – как фельдмаршал Флеминг в убожестве его принял и
всякое добро ему делал, а он ему какую мзду воздать хотел! Граф Ягужинский
много его защищал, а он его в несчастие привел и старался лишить живота и
напоследок сослать в Сибирь; графа Остермана, который его всегда добрым
показывал и защищал и верно с ним поступал, старался он десять лет лишить
чести, живота и имения; графа Остермана старался он весьма со мною ссорить,
токмо то не удалось. Ежели все его, фельдмаршалов, действия, предвосприятые во
время
войны, в рассуждение приняты будут, то явно покажется, с осмотрительною ли
осторожностью или отчаянием произведены. Когда бы в нем совесть была, то бы он
втайне мне присоветовать мог, чтоб сей чин (регентство) сложил, что ему по
правде и чинить было должно, для того что он первый мне к тому присоветовал. А
что напоследок со мною учинил, и тоне от ревности к его императорскому
величеству или государству, но к тому возбудили и привели его три причины: 1)
увидал, что народ был в беспокойстве, и для того хотел себя наперед показать,
понеже когда бы дошло до следствия, то бы явно показалось, что он впервые мне
предлагал и более в том побуждение чинил; 2) чтоб получить от его
императорского величества милость и потом чрезмерную свою амбицию
удовольствовать; 3) свою несытность насытить».
По поводу обвинения в намерении ввести в Петербург армейские полки, также
взять из гвардейских полков, Преображенского и Семеновского, дворян и
распределить их по другим полкам, а в гвардию набрать из мужиков Бирон также
указал на Миниха: «О раскасовании гвардии полков и о навербовании другими он не
говорил, кроме того, что как при жизни ее величества, так и после говаривал он,
что лучше в тех полках солдатом быть не из дворян, а дворян производить в
офицерство,
понеже оные чрез многие годы в солдатстве продолжаются без произвождения. О
других полках, как припомнить он мог, сказывал ему генерал-фельдмаршал
неоднократно, что он некоторые полевые полки привел к С.-Петербургу, ибо он на
те полки надежен, а для чего он то чинил и в чем на них надежду имел, того не
открыл». Наконец, Бирон набросил тень и на сына Минихов, гофмейстера, женатого
на Менгден, сестре фаворитки: «Бестужеву о шпионах говорил ли я, что при дворе
их императорских высочеств от меня имеются, того не упомню, только я имел
надежду на гофмейстера графа фон Миниха: он мне обо всем, что при дворе ее
высочества обо мне или об чем другом новом услышит, за то, что я ему
награждение чинить обнадежил, сообщать обещал, ибо ему лучший к тому случай
был, что его своячина при ее высочестве в ближайшей милости находится, в чем и
надежду на него имел; только он мне ничего не сообщал за краткостью времени до
моего несчастья».
Старания Бирона сложить всю вину на Миниха нисколько не облегчили его
собственной участи. Генералитетская комиссия, состоявшая из восьми членов
(графа Чернышева, Хрущева, Лопухина, Бахметьева, Новосильцева, Яковлева,
Квашнина-Самарина, Соковнина), 8 апреля приговорила казнить бывшего регента
смертью, четвертовать и все имение отобрать в казну; но 14 апреля
