которых основано объявление, и Курбатов прочел ему все экстракты из его
писем, где он говорил о необходимости подкупать светские и духовные лица и
дурно отзывался об императрице. Выслушавши экстракты, Шетарди сказал, что ему
остается только исполнить волю ее величества, и хотя он сожалеет о принятой
ее величеством об нем резолюции, но когда оная принята, то он с благодарением
чувствует ту милость, с каковою ее величество ему соизволение свое объявить
повелеть соизволила ». «При происшествии всего вышеописанного, – говорится
в рапорте Ушакова, – явно было, что он, Шетардий, сколь скоро генерала Ушакова
увидел, то он в лице переменился. При прочтении экстракта столь конфузен был,
что ни слова во оправдание свое сказать или что-либо прекословить мог. На
оригиналы
только взглянул и, уведя свою руку, ниже больше смотреть не хотел, будучи при
всем том весьма смутен, и образ лица его, таков и нескончаемые речи, и дрожащий
голос, показу его вину и робость, чтоб иногда больше с ним учинено не было, как
то последние его, Шетардия, подчерченные слова сказуют. Яко же и видно было,
что тягчайшего с ним поступка по вине своей ожидал».
Бестужев в восторге писал Воронцову к Троице, посылая ему копию с Ушаковского
рапорта: «Из приложенной при сем копии ваше превосходительство усмотреть
изволите благополучное окончание комиссии Андрея Ивановича Ушакова, чем имея
честь поздравить, поистине доношу, что такой в Шетардии конфузили и торопости
никогда не ожидали. Конфузя его была велика; не опомнился, ни сесть попотчевал,
ниже что малейшее в оправдание свое присесть; стоял, потупи нос, и во все время
сопел, жалуясь не малым кашлем, которым и подлинно неможет! По всему видно, что
он никогда не чаял, дабы столько Протову его доказательств было собрано, и
когда оные услышал, то еще больше присмирел, и Оригиналы когда показаны, то
своею рукою закрыл и отвернулся, глядеть не хотел».
После Бестужева больше всех должен был обрадоваться английский посланник
лорд Тиро-ули, сменивший Вейча; он писал лорду Картерету: «Я не имел покойной
минуты, пока шло дело Шетарди, потому что поставлен был вопрос: кому победить –
Англии или Франции? Когда мы открыли императрице его поступки и представили его
не только опасным, но и с самой смешной стороны, то это очень скоро на нее
подействовало. Цербстская принцесса, которую я прозвал королевой-матерью
(это прозвище вице-канцлеру так понравилось, что он ее иначе не называл),
кажется,
предвидела падение Шетарди: говорят, что она за несколько дней перед тем
плакала. Падение Шетарди уже было решено до поездки Елизаветы к Троице, а во
время поездки поддерживал ее в этом намерении Воронцов. Теперь надобно
смотреть, как подействует это происшествие на тех, с которыми он жил в тесной
дружбе, – на Брюмера, Лестовка, Трубецкого и Румянцева с женою».
Чрез десять дней он писал: «Главная цель наша теперь – продолжать подрыв,
причиненный французским интересам высылкою Щетарди, и низложить окончательно
французскую партию, особенно Лестовка и Брюмера; надеюсь, что мы в том успеем,
но на это нужно несколько времени. 16 числа (июня) я был у вице-канцлера, и он
мне сказал, что сию минуту отправил курьера в Берлин и Стокгольм с указами его
брату и посланнику в Швеции Любрасу не вступать более в переговоры о четверном
союзе между Россиею, Пруссиею, Швециею и Франциею, равно и о другом союзе,
который предложен Мардефельдом, – о тройном союзе между Россиею, Пруссиею и
Швециею,
к которому должна была приступить и Франция; что цербстская принцесса после
отъезда Шетарди убеждала императрицу заключить этот последний союз; но Елизавета
заставила ее молчать, сказав, что ей вовсе не пристало вмешиваться не в свои
дела, что на то есть министры, которые докладывают ей, императрице, о сношениях
с другими державами. Я было хотел, – продолжает Тироули, – сберечь королю
пенсию, которую Листок так мало заслуживает, и говорил о том с вице-канцлером,
но тот советовал для скрытия подлинных моих о нем мнений продолжать выдавать
пенсию». Потом, впрочем, Бестужев переменил мнение, опасаясь, чтоб Листок не
отказался от пенсии и не стал этим хвастать, тем более что Фридрих II распустил
слух, будто Тироули привез в Москву 600000 червонных.
Принцессе Цербстской сделано было внушение не смешиваться не в свои дела; но
Листок напрасно напугал молодую принцессу, объявив ей, чтоб она укладывала свои
вещи для возвращения на родину: императрица нисколько не изменила относительно
ее своих намерений. К концу июня архимандрит Теодорский должен был окончить
свои наставления в вере. Принцесса Цербст-ская, мать, писала своему мужу в
апреле: «Я подлинно могу засвидетельствовать, что их (т.е. православное)
учение, кроме некоторых наружных церемоний, совершенно с нашим сходно, пекло-