держит, стоя у окна, чтоб он ее видел, и когда возвращусь в покои и спрошу у
слуг, то непременно скажут, что лекарь ехал или шел».
Бена, по донесению Вымдонского, продолжала буйствовать, бросала тарелки,
ножи и вилки в приносившего ей кушанья солдата, выливала суп на голову
служившей ей женщине. Но она нашла себе защитника, потому что другой офицер,
приставленный к принцу Иоанну, Миллер, поссорился с Вымдонским, и оба в своих
письмах к Черкасову доносили друг на друга. Их поделили: у Вымдонского взяли
хозяйственную часть и отдали Миллеру, оставив первому только военную. Миллер
поставлен был в затруднительное положение, потому что деньги на содержание
ссыльных высылались из Петербурга неаккуратно. Однажды вышел кофе, который
подавался в день раза по три принцу Антону и его детям; Вымдонский прислал к
Миллеру с сильным выговором, что принц Антон без кофе, как ребенок без молока,
жить не может, и потому надобно непременно достать как-нибудь. Миллер послал
солдата в Архангельск и велел просить у тамошних купцов кофе в долг; но купцы
отказали, говоря, что сомневаются, заплачены ли будут деньги и за прежде взятые
товары. «Благоволите рассудить, мне делать, – писал Миллер Черкасову, – г.
капитан (Вымдон-ский), конечно, напишет, что я морю без кофе известных персон,
теперь же вижу, что и у поставщиков столовых припасов нет денег от
долговременного неплатежа, и каждый день опасаюсь, что откажутся ставить
провизию, и что в таком случае делать, не знаю, ибо не кормить известных персон
нельзя, а мужиков хоть сожги, и взять им негде. Думаю по некоторым
обстоятельствам и по известному единомыслию г. капитана с известною персоною и
его камердинером, знатным интриганом, что я безвинно оболган высочайшему
Кабинету, а может быть, и ее ампер. величеству. Посылал я к г. капитану
каптенармуса за маленьким делом; он, оставят это дело, по своему велеречию
начал читать каптенармусу, что я не только их морю без кушанья и питья, но и
известных персон, наварил такого полпива, что бока все промоет, у него,
капитана, да и у известной персоны колики смертельные были от полпива, и потому
известная персона теперь не пьет и умер бы без питья, если б он, капитан, не
посылал к нему своего; при этом говорил каптенармусу: „Скажи ты Миллеру, что я
его не боюсь, посылаю и впредь посылать буду, и о том не только высочайший
Кабинет, но, может быть, и ее ампер. величество теперь знать изволит“. Слыша
такую на меня в полпиве нанесенную небылицу, принужден призвать к себе
мундшенкского
и тафельдекерского помощников, которые поутру и ввечеру при столе известных
персон живут неотходно, и спросить их по чистой совести, кушают ли все
известные персоны полпиво, которого отправляется ежедневно по 40 бутылок и
больше, и хулят ли, когда его кушают. На это они мне сказали, что все кушают и
не
охуждают. А это дело уже известно, – оканчивал Миллер, – что и небесное
полпиво, ежели только от меня отпускаться будет, как известная персона, так и
г. капитан с сообщниками преисподним, конечно, называть будут».
В своей борьбе с Вымдонским Миллер решился выставить Бену Менгден жертвою
клеветы капитана и принца Антона. «Дерзаю доесть, – писал Миллер Черкасову, –
что Бена по его клеветам, мню, что с согласия учиненным, теперь целые два с
половиною года уже содержится бесчеловечно; ибо, выключая то, что одна в такой
большой и пустой палате заперта и кроме кушанья, которое, как собаке, в дверь
подают, и рубашки во все два с половиною года мыть не сносят, пьяные солдаты и
сержанты, там живущие, в угодность капитану и прочим всячески обижают». В
отчаянии
Бена ударила однажды ножом в висок солдата и задушила женщину, говоря: «Я на то
пошла, чтобы кого-нибудь уходить ножом или вилками; скорее получу резолюцию,
которой третий год нет».
Ссора офицеров кончилась тем, что Миллера перевели в Казань полковником
Свияжского
полка; в Холмогорах ему нечего было больше делать, потому что в начале 1756
года принца Иоанна перевели в Шлиссельбург. Сержант лейб-компании Савин вывез
его из Холмогор тайно в глухую ночь, причем Вымдонский получил указ:
«Оставшихся арестантов содержать по-прежнему, еще и строже и с прибавкою
караула, чтоб не подать вида о вывозе арестанта, о чем накрепко подтвердить
команде вашей, кто будет знать о вывозе арестанта, чтобы никому не сказывал; в
Кабинет наш и по отправлении арестанта рапортовать, что он под вашим караулом
находится,
как и прежде рапортовали; а за Антоном Ульрихом и за детьми его смотреть
наикрепчайшим образом, чтобы не учинили утечки». В Шлиссельбурге надзор за
Иваном Антоновичем был поручен гвардии капитану Шубину, который получил такую
инструкцию от Александра Ив. Шувалова, ведавшего тайные дела после Ушакова:
«Быть у оного арестанта вам самому и Ингерманландского пехотного полка
прапорщику
