себя не дали и объявили, что живы в руки не дадутся; в то же время и
брянских посадских выбежало человек до ста умышленно с дубьем, а от
полицмейстерской конторы определенные на карауле помощи не дают, должно быть по
согласию; попы и монахи проходят к беглым беспрепятственно: еще прошел с
образом поп Григорий от Николы Чудотворца и два монаха брянского
Петропавловского монастыря.
Явился для поимки беглых Рязанского полка капитан Махов и сделал
распоряжение, чтоб легче взять крестьян, разломать заборы соседних дворов; но
посадские ломать заборов не дали, и посадский Коростин с товарищами кричал, что
если сам полицмейстер или воевода придут ломать их заборы, то они их самих
кольям
побьют до смерти или животы распарят ножами, а если капитан Махов придет с
командою и хотя один кол выломает, то сам на кол посажен будет; если же кто на
двор их взойдет и овощи потопчет, то голову положит. Брянская полиция с своей
стороны доносила, что она потребовала от магистрата, чтобы он собрал посадских
для взятия злодеев и чтоб посадские ничем не ссужали последних; магистрат
отмолчался, тогда полиция прямо обратилась ко всем обывателям, чтобы
подписались в слушании и исполнении предписания, но никто подписываться не
стал, а беглые натаскали большие кучи каменья и песку, на крыши встащили
огромные
колоды и повесили на веревках: если осаждающие подойдут близко, то станут
метать камнями, сыпать в глаза песком и с изб опускать привязанные колоды.
Махов послал к беглым крестьянам капрала Селкова для увещания их и с вопросом,
будут ли слушать указ; крестьяне отвечали, что указ слушать будут, причем
объявили, что приходил к ним брянский воевода и говорил: ступайте к Гончарову,
он вас бить не будет и станете жить в домах своих; а не хотите идти к
Гончарову, то разойдитесь куда-нибудь, и они ему отвечали, что идти им некуда.
Махов, взявши всю свою команду, пошел ко двору беглых крестьян, и, не доходя
сажен ста до двора, команду оставил, и один пошел к беглым; но они на двор его
не пустили и сидят все на крышах и у заборов стоят на примощенных лавках,
почему принужден был стоять на улице и увещевал, чтоб отдались, в противном
случае поступит с ними, как с противниками указов, говорил более часа, но те
никакой
склонности не показали, а кричали страшно, зверским образом. Тогда он велел
приступить команде и читать копию с сенатского указа; крестьяне выслушали и
крикнули, что указ воровской, Сенат указ своровал и дал Гончарову за великие
деньги и генерал команду дал за деньги же, взявши с Гончарова до 2000 рублей,
да и он, капитан, взял до 100 рублей или и больше; и приступили они, крестьяне,
к забору с ружьями, рогатинами и бердышами и кричали, что если команда будет их
брать и хотя одного человека поворошит или забор велит ломать, то они всех
перестреляют и переколют, а если силы их не будет, то сами себя перережут, а
живыми в руки не дадутся.
Махов для устрашения беглых велел у соседних посадских обывателей разобрать
заборы; но хозяева домов разбирать заборов не дали и таким же свирепым образом
на Мехова и команду его кричали, если хотя за одну заборною тронутся или по
огородам их пойдут, то всех побьют до смерти. И, опасаясь, чтоб команды не
побили до смерти, Махов разбирать заборов не велел. Беглых на дворе было
человек 50 да позади их двора на огороде посадских с кольями и дубьем человек
до 300, а прочие, стоя на улицах и на кровлях домов своих, кричали необычайным
образом, угрожая бить команду до смерти. Махов, увидав сообщение посадских с
беглыми, принужден был с командою отступить и поставил по концам улицы с двух
сторон двора, где сидели беглые, караул. Нужно было бы поставить караул на
дворе Коростина, где колодезь, из которого беглые брали воду, но Коростин и
посадский Мамонов с товарищами кричали, что, кто взойдет на двор Коростина, тот
будет убит. 300 человек посадских не дали поставить караула и сзади двора,
говоря, что пришли не команде помогать, но охранять свои огороды. Махов
доносил, что находится с командою своею в превеликом страхе и ежеминутно
ожидает нападения; крестьян можно взять целою ротою, и то если посадские не
вступятся. Гончаров подал просьбу в Сенат на послабление Брянской воеводской
канцелярии: она выпустила двоих его беглых крестьян, которые бежали за границу;
канцелярия сделала это по злобе, ибо ей не велено ведать его вотчин; Брянский
магистрат и жители Брянска беглых его крестьян держат у себя и не отдают; и
оставшимся его крестьянам делают всякие обиды и разорения, нигде проходу и
проезду не дают; беглые, засевшие в Коростене улице, называют свое воровское
собрание комиссиею. Брянчане, по его словам, привыкли противиться указам и сами
хвалятся: у нас многие комиссии и капитан Шпорейтер с командою если б в городке
не отсиделся, то был бы без головы, и то дело так изволочилось, и многие
комиссии, поволочись, отстали. Сенат по этим донесениям и жалобам велел Военной
коллегии послать в Брянск штаб-офицера и если крестьяне не сдадутся, то
поступить с ними как со злодеями, но только в самой крайней
