о которых он так разглашал, но он вместо того убежал в турецкую Валахию, а
оттуда, вероятно, пробрался в Москву. При этом канцлер уверял, что у них люди
всех вер имеют полную свободу, а греческого исповедания людей в Трансильвании
гораздо больше, чем всех других.
В августе отправлен был Бестужеву повторительный указ: употребить старания в
защиту трансильвано-волошского народа. Бестужев отвечал в конце сентября, что
несколько раз упоминал Улефельду об этом деле, тем более что трансильванские
депутаты и посторонние приезжавшие из тех мест люди подтверждали, что повсюду
там православные священники совершать службу и по домам ходить с требами не
допускаются, также книги церковные русской и волошской печати и духовных людей
через границу пропускать запрещено; духовные и мирские люди за непринятие унии
содержатся по разным местам за крепким арестом, и униатские попы всем
православным грозили, что если они не приступят к унии, то не только потеряют
все имение, но императрица-королева велит своим войскам искоренить их мечом с
женами и детьми. От этого страха многие разбежались по лесам и в горы. На
жалобы депутатов до сих пор никакой резолюции нет. Императрица отдала все
челобитные тайному советнику Коловратку, у которого находятся в заведовании
дела православного народонаселения; но этот Коловрат по своему католическому
ханжеству и наущению здешних духовных всем православным неописанные пакости
чинит, и граф Улефельд на представления Бестужева отвечал, что ему надобно
взять справки у Коловратка. В последний раз, когда Бестужев спросил Улефельда,
в каком положении дело, тот отвечал, что трансильванскому народу никакого
утеснения в вере не делается, что приезжающие в Вену православные трансильванцы
и тот беглец, что живет в России, все выдумали. Потом Бестужев узнал, что
Коло-врат объявил депутатам, чтоб, взявши паспорта, ехали назад, и когда они
спросили, как же императрица решила их дело, то он с сердцем стал кричать, что
они все бунтовщики, шизматики, были прежде униатами, а теперь обратились в
шиизму;
на это депутаты отвечали, что они никогда униатами не бывали, а если некоторые
из их попов для корысти, без ведома народа скрытно соединились с римскою
церковью, то им до них никакого дела нет. Затем Коловрат, ругая их всячески,
стал им грозить, как они смели искать посторонней помощи, и велел им немедленно
выехать из Вены. На адвоката, который принялся за их дело и писал челобитные,
наложен штраф. «По всем изображенным обстоятельствам явно видно, – писал
Бестужев, – в чем состоят здешних духовных желания и происки, и каким
опасностям подвержен этот бедный и большею частою простой и безграмотный народ,
и что к спасению его другого средства нет, как если ваше ампер. величество
соизволите
повелеть австрийскому послу генералу Бернесу серьезно объявить, что если
гонения на греко-католиков не прекратятся, то вы по единоверию будете их
защищать; мои же домогательства здесь никакого успеха иметь не могут. В
сербской, кроатской и местами венгерской землях, где живет множество народа
православного, оказавшего в последнюю войну великую верность и заслуги больше
других подданных, римское духовенство делает разные обиды, но православные и
просить здесь не смеют, зная наперед, что никакой справедливости показано не
будет». В ноябре Бестужев писал, что приехали православные депутаты из Кроации
с жалобами на притеснения, что не позволяют не только строить новых церквей, но
и очинивать. Депутатов посадили в глубокие подземные тюрьмы, а потом отправили
в Кроацию и там разбросали по крепким тюрьмам. Из Трансильвании постоянные
известия, что гонение на православных продолжается с неописанною жестокости.
Вслед за тем Бестужев просил императрицу устроить церковь при посольском доме
как для него, так и для множества находящихся в Вене православных; священника
предлагал не высылать из России, но взять известного ему с хорошей стороны
сербского священника Михаила.
Граф Михайло Петр. Бестужев приехал в Вену и оставался здесь с
неприязненными чувствами к брату своему, знаменитому канцлеру. Мы видели, что
жена Михайло Петровича по лопухин-скому делу была сослана в Сибирь. В Дрездене
ему понравилась вдова обер-шенка Гаугвиц, и он решился на ней жениться, писал к
брату в Петербург, чтоб он исходатайствовал разрешение императрицы на брак, и,
долго не получая никакого ответа, обвенчался без разрешения, следствием чего
было то, что в Петербурге не признавали новую графиню Бестужеву, а потому не
могли признавать ее и при дворах, где граф Бестужев был послом. В Петербурге
обвиняли в этом деле канцлера, который, желая быть наследником брата, представил
императрице, что брак от живой жены не может быть законным. Из письма Мхи.
Бестужева к Воронцову узнаем, что он прислал просьбу о позволении вступить в
брак еще осенью 1747 года, а женился только 30 марта 1749 года, все дожидался
разрешения. В этом письме читаем следующие строки, обращенные к Воронцову:
«Ваше сиятельство, как уповаю, яко мой милостивый патрон и истинный друг, в сем
приключении
