бледного принца шведского с принцессою прусскою. Тут Гилленборг спросил ее,
как идет ее философия в том вихре, среди которого она живет. Она ему рассказала
свои занятия. Он заметил, что философа в 15 лет не может знать саму себя, что
она окружена со всех сторон опасностями, для избежание которых надобно укрепить
и возвысить дух, что надобно питать его чтением лучших книг, и указал
жизнеописания знаменитых людей: Плутарха, жизнь Цицерона и «Причины величия и
падения Римской республики» Монтескье. Екатерина послала сейчас же купить эти
книги; ей достали их в Петербурге, хотя с большим трудом. Потом она написала
«портрет философа в 15 лет», где изобразила саму себя, и дала это сочинение
Гилленборгу;
тот возвратил его ей вместе с своими рассуждениями, в которых старался
утвердить в ней возвышенность духа, твердость и другие качества ума и сердца:
Она перечитывала эти рассуждения, пропитывалась ими и дала себе обещание
следовать его советам. «С тех пор как я вышла замуж, – говорит Екатерина, – я
только и знала, что читала. Целый год я читала только одни романы, они начали
мне надоедать. Случайно я напала на письма Свинье, и это чтение меня заняло.
Когда я их проглотила, попались мне под руки сочинения Вольтера. После этого
чтения я искала книг уже с большим выбором». Между прочим, она выбрала историю
Германии отца Бара, девять томов в четверку, каждый том оканчивала она в 8
дней; потом прочла сочинения Платона.
Природа молодой женщины, богатой силами физическими и нравственными и не
находившей
в семье никакого занятия и удовольствия, требовала сильного движения,
физического и умственного. «Я страстно любила ездить верхом, – говорит
Екатерина, – и, чем шибче была езда, тем приятнее мне было; когда лошадь
уходила, я бежала за нею и приводила назад. В то же время у меня в кармане была
всегда книга, и первую свободную минуту я употребляла на чтение». На русском
языке прочтено было все, что только можно было достать, и, между прочим, два
громадных тома церковных летописей Барония в русском переводе. В то же время
изучена была книга Монтескье «Дух Законов» и прочитаны «Анналы» Тацита, которые
произвели сильный переворот в голове Екатерины, по ее признанию; она стала
видеть более вещей в черном свете и отыскивать более глубокие причины явлений,
проходящих пред ее глазами. Кроме влияния Тацита многое стало казаться
Екатерине в черном свете и вследствие горестей, которые она испытывала
вследствие
поведения мужа, которого она не могла любить и уважать. Но она никак не
позволяла себе предаваться печали. «Гордость души моей и ее природа, – говорит
она, – делали для меня невыносимою мысль быть несчастною. Я говорила себе:
„Счастье и несчастье заключается в сердце и душе каждого; если ты чувствуешь
несчастье, поставь себя выше этого несчастья и сделай так, чтобы твое счастье
не зависело ни от какого события“».
Характер и поведение племянника сильно огорчали императрицу; она не могла
провести с ним четверти часа спокойно, не почувствовав досады, гнева или
печали; в обществе близких людей, когда речь заходила об нем, Елизавета с
горькими слезами жаловалась на несчастье иметь такого наследника; будучи
вспыльчива, она не разбирала слов для выражения своей досады на Петра. Но что
заставляло Елизавету раздражаться и плакать, то заставляло других сильно
задумываться насчет будущего России. Канцлер Бестужев не видал ничего хорошего
ни для России, ни для себя в этом будущем. Особенно, как видно, оттолкнул его
от себя великий князь во время переговоров с Даниею о Голштинии. Постоянно
враждебные отношения к Швеции требовали дружбы с Даниею, но этой дружбе мешала
Голштиния
по давней вражде ее герцогов с Даниею, которая отняла у них Шлезвиг, а герцог
голштинский
был теперь наследником русского престола. Для устранения этого препятствия
датский двор предложил Петру обмен Голштинии на Ольденбург и Дельменгорст.
Императрица Елизавета, как мы видели, отказалась от участия в этом деле, и
переговоры велись между голштинским министром Петра Пеклином и датским
посланником графом Динаром. Бестужев, которому Перлин был совершенно предан,
употреблял все зависевшие от него средства, чтоб помочь Динару устроить обмен,
но Петр не согласился расстаться с Голшти-ниею, а канцлер предвидел, что Петр,
ставши императором, не остановится ни пред чем, принесет в жертву русские
интересы голштинским. Петр сказал однажды Пеклину: «Я уже буду знать, как
приняться за дело, чтоб с помощью шведов возвратить от Дании Шлезвиг». Бестужев
не сомневался, что Петр, как скоро сделается императором, возвратит шведам
часть завоеваний Петра Великого, чтоб только с их помощью завоевать у Дании
Шлезвиг.
Кроме этих голштинских привязанностей канцлера сильно беспокоили еще прусские
привязанности Петра, благоговение к Фридриху II. Бестужев говорил, что кроме
уступок шведам от Петра надобно ожидать, что он будет стараться снискать
расположение прусского короля насчет Австрии, следовательно, север-