нерола С. Андре заставляли посылать к нему грозные указы. Апраксин писал
императрице 6 октября: «Высочайший указ, мною вчерась полученный, что больше я
читал, толь более умножался во мне трепет и отчаяние. Сводни собранному для
держания совета всему генералитету я при объявлении того указа принял
дерзновение предложить, ежели они примечают, что я есть настоящим препятствием
подачи их свободных в советах мнений или причиною к неисполнению ваших высоких
мне повелений, то чтоб они приговорили не только от меня главную команду кому
принять,
но и шпагу свою их присутствию отдавал; но они во мне никакого к тому
преступления не нашли и оттого отреклись».
Между тем генералу Фермеру, которому более других доверяли, послано было в
Мемель приказание отвечать откровенно по пунктам о положении армии и о
действиях фельдмаршала. Фермер отвечал 14 октября: «Как пред Богом вашему ампер.
величеству по сущей правде на поваленные пункты своеручным письмом рабски
доношу: 1) до баталии за 12 дней армию людьми нашел я в добром состоянии, а
лошадей под кавалериею и артиллериею и полковыми тягостями уже в слабом
состоянии; по наступившим же дождям и великим грязям день от дня в совершенную
худобу
пришли, а по прибытии к реке Але уже и валиться начали; ныне же от дальнего и
трудного похода и ненастливой погоды как люди большею частью в немалой
слабости, а лошади в негодности находятся, и затем с желаемым успехом военных
операций произвести невозможно. 2) Причины отступления армии к ее магазинам
суть следующие: недостаток людям и лошадям субсистен-ции, и хотя б неприятель
вторично разбит и Кенигсберг взят был, то, не имея готовых магазинов, войска
пропитать нечем было, а в таком противном случае еще бы под закрытием прусского
войска блокада города продолжалась, то б за недостатком принуждены были
отступить и тем полученную славу умалить. 3) Армию на зимние квартиры в
неприятельской земле расположить, пока неприятельская армия совсем разбита или
прогнана не будет, способов представить не можно, кроме предпринятых по
крайнему разумению от всего генералитета».
Но вопли французского и австрийского министров против Апраксина не
уменьшались, и, несмотря на объяснения Фермера, решено было сменить
фельдмаршала и отдать главное начальство тому же Фермеру, который заявлял свое
участие и сочувствие распоряжениям Апраксина как сделанным с общего согласия
всего генералитета. 16 октября Иностранной коллегии дан был указ для сообщения
министрам союзных дворов: «Предпринятая единожды без указу нашим
генералом-фельдмаршалом Апраксиным ретирада тем больше неприятные произвела по
себе следствия, что мы оной предвидеть и потому и предупредить не могли,
наступившее же ныне паче всех лет толь рано суровое и почти самое уже зимнее
время делает бесплодными все наши усиления поправить их вскорости. Сверх
натурально великого прискорбия видеть такое предприятие замедленным и на время
весьма остановленным, которое, казалось, не могло не иметь поделанного успеха,
мы чувствуем оттого еще большее огорчение, что 1) операция нашей армии
генеральное
не соответствовала нашему желанию, ниже тем декларациям и обнадеживаниям, кои
мы учинили нашим союзникам, – замедлившееся окончание кампании наградить
скорости
и силою воинских действ, что 2), положись на доношении нашего фельдмаршала,
свету объявили, что поворот нашей армии к магазинам делается только на время и
операции вновь с лучшим успехом начнутся и что, наконец, 3) рескриптом нашим от
25 числа минувшего месяца вновь подали мы союзникам нашим надежду, что армия
наша все возможное употребит в Пруссии себя удержать и, если случай будет,
неприятеля
атаковать. Происшествие показало, что ни то, ни другое сделаться не могло. Как
бы ни было, наше намерение тем не менее твердо и непоколебимо от соглашенных
мер нимало не отступать, и как к сему наиглавнейшее принадлежит испытать прямые
причины, отчего поход нашей армии сперва медлителен был, а потом оная и весьма
ретироваться принуждена была, дабы потому толь надежнее потребные меры взять
можно было, то мы за нужно рассудили, команду над армиею у фельдмаршала
Апраксина
взяв, поручить оную генералу Фермеру, а его (Апраксина) сюда к ответу позвать».
Это заявление должно было успокоить венский двор; но в конце года было еще
неприятное объяснение у Кейзерлинга с Кауницем. В ноябре Кейзерлинг получил
рескрипт императрицы, повелевавшей ему сообщить австрийскому правительству
жалобы православных сербов на гонения за веру. Кейзерлинг начал свой разговор с
Кауницем о том, что хотя русская императрица всегда удаляется от вмешательства
во внутренние дела чужих государств, однако она не может не ходатайствовать за
своих единоверцев, терпящих нужду и притеснения. Она уверена, что
императрица-королева об этом не знает, и потому он, Кейзерлинг, должен сообщить
канцлеру: 1) в 1754 году в