на единогласно выбрали коронным наследником Голштинского принца Адольфа
Фридриха, и одновременно с провозглашением этого избрания объявлен был и мир с
Россиею. Императрицею мирный договор был подписан 19 августа: «Свойский король
уступил ее им. величеству и наследникам ее и последователям всероссийского
императорского престола в совершенное непрекословное вечное владение и
собственность в сей войне завоеванную из Великого княжества Финляндского
провинцию Кюменегор с находящимися в оной городами и крепостями Фридрихсгам и
Вильманштрандт
и, сверх того, часть кирхшпиля Пюттиса, по ту сторону и к востоку последнего
рукава реки Кемени или Келтиса обстоящую, который рукав между большим и малым
Аборфор-сом
течет, а из Савалакской провинции город и крепость Бейшлот с дистриктом и со
всеми принадлежностями и правами».
Относительно войны, оконченной Азовским миром, до нас дошло любопытное
сочинение, неизвестно кем написанное, в форме разговоров между двумя солдатами.
Во время стоянки армии у Аландских островов перед заключением мира солдат Сомон
говорил своему товарищу Якову:
«Для чего мы столько долго в пустом месте стоим, где не можно на пищу ничего
достать купить, да и вода самая нужная и нездоровая? А видим, по островам
финского скота шатается много без пастухов, и жителей в деревнях нет, а брать
его не велят, и от такова неудовольствия в полках весьма больных умножилось, да
и мрут, а главные наши командиры о довольстве нашем не стараются и в хорошие
места не переводят; бог им судит! С великою бы мы охотою против неприятеля с
ружьем померли, нежели ныне здесь от неудовольствия. Если бы таким образом
случилось шведам войти в наши российские места, то бы они по своей гордости и к
нам зависти не точи скот наш не пощадили, но и жен и детей наших мучительские
обругали и церкви осквернили, как то в прежде бывшую войну от них в Малороссии
было. Разве мы скота их хуже? Яков: Фельдмаршал человек хотя и добрый,
да так уже ему иного по старости лет и в ум не придет, а генералитет говорить о
том опасаются, чтоб не досадить еще; подлинно мы знать не можем, каковы дела
происходят
в Стокгольме и на мирном конгрессе в Сабове. Сомон: В каком состоянии
эту нашу со шведами войну надеялся быть, как бы прежние российские правители у
нас еще целы были, и чем бы то она окончилась, страшно и спрашивать.
Яков:
Памятуешь ли прошлые годы, когда пошли мы в Польшу для избрания нынешнего
короля Августа III на место отца его? Был у нас главным командиром генерал
Мессий,
который ныне фельдмаршал: хотя иноземец, только человек добрый. А как пришли
под Гданьск, тогда приехал к нам генерал-фельдмаршал Миних, природный Немчин и
не нашей веры, стал жестоко с нами, российскими солдатами и с офицерами,
поступать и, не рассуждая о государственных наших убытках и о погибели нашего
народа, во многие нехитростные тогда партии посылал, а паче под Вилборг,
напившись пьян, лучших тогда изо всей армии гренадеров и мушкетеров ночью на
приступ командировал, откуда малое число назад в лагерь пришли, да и то почти
все переранены; и тут множество добрых солдат погубил, а пользы никакой не
получил… С турками войну объявили и поручили главную армию в команду ему же,
Миниху, а генерала Мессия пожаловали в фельдмаршалы и Азов брать послали. Вот
стали у нас оба фельдмаршалы иноземцы, чего с начатия России и при милостивейшем
отце нашем императоре Петре Великом не было. Пошли мы под командою его, Миниха,
в Крым, вышли в степь пустую, и стал Миних российских людей перебирать, штаб– и
обер-офицеров штрафовать, в солдаты без суда писать и самых старых и
заслуженных полковников пред франтом армии под ружьем водить, а все за
безделицу:
увидит, что у офицеров галстук небелый или ненапудренный, а в степи кому на это
смотреть… Вот Петра Великого законы начали уничтоживать… Провианту у нас уже
ничего не стало; люди стали ослабевать и с голоду помирать; Миних на то ни на
что не смотрит. Хотя многих мертвых старых солдат, пред собою лежащих, видит,
никогда не сожалел, ибо не его крестьяне и не с его деревни взяты, а российских
дворян он ни одного в свойстве себе не имеет – чего их жалеть? Не вечно думал в
России жить, только бы ко двору о своих храбрых поступках реляцию сообщить и от
того славу и богатство себе получить. И при дворе в то время кому было
рассуждать? Главные правители – немцы, его драги и родственники, а российских
генералов, сенаторов они тогда за людей не почитали, того и смотрели, как бы
кому голову отсечь, а по малой мере в ссылку сослать. О невозможности
российских людей Он, Миних, и слышать не хотел и часто говаривал: «А, а батюшка!
у русских людей невозможности нет…» Дворяне бедные, которые в полках служили,
так загнаны были, что уж ничего не желали, только бы сыскать дорогу в отставку,
понеже их в чины не производил, а кого и производил, разве за недостатком
немцев, и как он, Миних, так и прочие тогдашние генералы-немцы ругали их и
обижали, Дираками и скотом прозывали и до того
