просил схваченных, то явился к нему в канцелярию сам архиерей, стал бранить
скаредною бранью и. наконец, дал пощечину. Архиерей показывал, что у него на
обеде 6 декабря был воевода и сын его, Измайловского полка подпоручик,
приехавший в отпуск. Сын заставил певчих петь вечную память и, взяв кубок с
пивом, говорил купцам: «Здравствуйте, господа каланьи, хлыновское купечество!»
Потом приходил к келье архиерейского казначея и хотел его бить плетьми. 9 числа
воеводский сын зашиб архиерейского секретаря до полусмерти, а на улице были
схвачены целовальник и хлебник семинарские и взяты в воеводскую канцелярию для
розыска; пьяный воевода с сыном велели уже и огонь в застенке разложить для
пытки. Тогда архиерей поехал в воеводскую канцелярию, но на его увещание
воевода отвечал неучтивыми словами, за что архиерей ударил его по ланите.
По приезде в Москву в феврале месяце Синод получил тяжелый для себя указ
императрицы: «Понеже дело исправления библии, к печатанию оной вновь давно уже
зачатое, и поныне не совершено, а нужда в том церковная и народная велика: того
для сим нашим указом повелеваем, дабы св. Синода все члены в сию святую
четыредесятницу
в исправлении оной библии к печатанию оной вновь трудились от получения сего
нашего указа каждый день поутру и пополудни, кроме недельных дней, чтоб, ежели
возможно, оное исправление окончить к празднику св. Пасхи, а по окончании оное
исправление библии объявить нам, но не печатать оную вновь исправленную без
нашего указу, токмо потребные к тому печатанию вещи приготовлять, а особливо
бумага чтоб была употреблена на оное печатание, сделанная на российских
фабриках советника Затрапезнова и асессора Гончарова и на других к тому делу
годная. К сему ж делу повелеваем употребить и кроме членов синодальных
духовного чина людей ученых. Для исправления текущих дел по синодальной
должности, которых в пост меньше других времен бывает, отрядить, несколько из
членов же синодальных, которые имеют о приключившихся иногда важных делах
Синоду доносить и решение требовать». К празднику Пасхи исправление библии не
было кончено, и в июле Амвросий Новгородский подал просьбу императрице уволить
его от исправления библии по причине болезни, «потому что головою весьма
немощен, а дело требует довольного рассуждения». Дело затянулось, как увидим,
на несколько лет.
Елизавета не могла обратить большого внимания на это неисполнение своего
указа, потому что была занята в это время важным семейным делом, которое по
тогдашнему напряженному состоянию Европы не могло остаться свободным от
политических
интриг. Императрица, обеспокоенная сочувствием к Брауншвейгской фамилии,
высказавшимся в деле Турчанинова и потом в деле Лопухина, хотела как можно
скорее устроить брак наследники престола великого князя Петра Федоровича. Но
легко понять, как важен был вопрос о выборе невесты и для своих, и для чужих.
Брюмеру,
Лестовку, Мардефельду, Шетарди нужно было, чтоб молодая великая княгиня, ее
родственники
и приближенные, которые с нею приедут в Россию, не пошли наперекор их влиянию и
видам, чтоб не содействовали видам Бестужева. Выбор последнего уже пал на
саксонскую принцессу Марианну, дочь польского короля Августа III, ибо этот брак
вполне соответствовал его политической системе, союзу между морскими державами,
Россиею, Австриею и Саксониею для содержания Франции и Пруссии. Как только в
противном лагере узнали о намерении Бестужева относительно саксонской
принцессы, так поспешили найти другую невесту: то была София-Августа-Фредерика,
дочь принца Ангальт-Цербстского, находившегося в прусской службе, и Елизаветы
Голштинской,
сестры епископа Лобского, избранного в наследники шведского престола.
10 декабря 1743 года Шетарди писал Амелоту: «Саксонский посланник Герсдорф
не мог получить 25000 вспомогательного русского войска за английские субсидии
благодаря Лестовку и Брюмеру. Герсдорф предлагал также брак между великим
князем и дочерью польского короля. Брюмер и Листок, проведав об этом,
представили царице, что принцесса из сильного дома едва ли будет склонна к
послушанию, надобно избрать такую, для которой бы брак был подлинным счастьем.
Употребили и духовных лиц для внушения, что принцесса-католичка будет опаснее
для православия, чем протестантка, и предложили принцессу Цербстскую. Листок
вчера вечером приходил ко мне сказать, что дело сделано и царица послала
секретно 10000 рублей к принцессе Цербстской, чтоб поскорее ехала сюда». Брюмер
в письме к принцессе-матери от 17 декабря нового стиля писал следующее:
«Надеюсь, ваша светлость вполне уверены, что с самого приезда моего в Россию я
не перестаю трудиться для счастья и величия наияснейшего герцогского дома
(голштинского).
Успел ли я в этом или нет, пусть судят другие. Питая давнее глубокопочитание к
особе вашей светлости и всегда желая уверить ее в моем уважении на деле более,
чем пустыми
