нравному человеку неприличных поступков и пристрастий. А понеже главное и
единое токмо намерение при сем вашем отправлении в чужестранные государства
состоит в том, чтобы вы себя к вящей службе ее ампер. величества по состоянию
вашему способным учинили и фамилии бы вашей впредь собою и своими поступками
принесли честь и порадование, того ради имеете вы о действительном исполнении
оного намерения прилагать с своей стороны неусыпное попечение и оное за едино
токмо средство всего вашего будущего благополучия признавать, оставят все
другие рассуждения и пристрастия. Дабы вы, при сем уже довольно созревшем
возрасте, пренебреженное поныне время своим прилежанием в учении наградить и
оставшуюся еще, по вашим младым летам, в вас способность в собственную вашу
пользу употребить могли, что к вашей рекомендации впредь тем наипаче служить
имеет.
С Разумовским за границу в качестве наставника отправлен был адъюнкт
Академии Григ. Никол. Теплов. Именным указом повалено было его для дальнейшего
и совершенного обучения и усмотрения в чужестранных академиях установленных
наилучших порядков и учреждений отправить в Виртембергское княжество в город
Тюбинг
(Тюбинген), а оттуда в Париж, дабы он, возвратись после четырех или пяти лет,
при здешней Академии Наук достойным профессором быть мог, и для того определить
ему жалованье по 600 рублей на год. Это требование от Теплова, чтоб он
присмотрелся к порядкам, существующим в чужестранных академиях, может
обнаруживать намерение сделать Кириллу Разумовского президентом Академии, а
Теплова помощником ему в этом звании. То же намерение обнаруживается и в долгом
неназначении президента, несмотря на нудящую необходимость, выставляемую и
самою Академиею, и Сенатом: кого-то ждали. В 1745 году Разумовский возвратился
из-за границы и был пожалован в действительные камергеры, а 21 мая 1746 года
назначен президентом Академии с жалованьем по 3000 рублей в год. 12 июня
Разумовский
в первый раз явился в Академию и обратился к профессорам с такими словами: «За
необходимо
вам объявить нахожу, что собрание ваше такие меры от первого нынешнего случая
принять должны, которые бы не одну только славу, но и совершенную пользу в сем
пространном государстве производить могли. Вы знаете, что слава одна не может
быть столь велика и столь благородна, ежели к ней не присоединена польза. Сего
ради Петр Великий как о славе, так и о пользе равномерное попечение имел, когда
первое основание положил сей Академии, соединив оную с университетом».
Профессор элоквенции Третьяковский приветствовал нового президента: «Академия
чрез ваше графское сиятельство, оживотворивши все свои члены и в здравие
пришедши, как с одра тяжкие болезни восстала. Академия чрез вас, первую
российскую свою главу, всеконечно изобрящет всегда действительный способ, дабы
исполнить основателя своего намерение – множиться российскими членами, в
российских твердо обращаемыми составах».
В речи нового президента было ясно высказано, что из двух целей, указанных
Академии ее основателем, одна, именно университетская, учебная, не достигалась,
мало было славы, что в Петербурге существует Академия Наук, что произведения ее
членов с интересом читаются учеными Западной Европы; государство хотело еще
пользы, хотело, чтоб Академия имела не один ученый, но и учебный характер,
преимущественно соответствовавший потребностям тогдашней неразвитой России,
хотело, чтоб она была университетом, где бы русские молодые люди знакомились с
наукою. Таким образом, правительство устами назначенного им президента
признавало справедливость упреков, делаемых Академии в продолжение пяти лет,
оправдывало Нартова и Делила с товарищи; разница была в том, что Нартов, Делил
и другие обличители академических беспорядков складывали всю вину их на одного
человека, Шумахера, а теперь упрек правительства обращался не к канцелярии, не
к ее советнику, а к профессорскому корпусу. Шумахеру как прежде пред комиссиею,
так и теперь пред новым президентом легко было оправдаться и сложить всю вину
на своих врагов – профессоров; конечно, он воспользовался обстоятельствами
чрезвычайно для того благоприятными, выставлявшими его деятельность в светлом
виде и бросавшими тень на действия профессоров. Укоряли Академию, что она
выводит немцев, заграждает путь русским: но кто в этом виноват? Виднее всех по
талантам русский профессор Ломоносов, но, в то время как он возвратился из-за
границы и профессорская конференция неизвестно почему не хотела признать его
прав, Шумахер назначил его адъюнктом. Шумахер присоветовал и почтенному
Третьяковскому
обратиться прямо в Сенат с просьбою о профессуре, зная, что профессорская
конференция никогда не согласится сделать его профессором; из иностранцев более
других трудился для России Миллер, а кто вызвал и провел Миллера, несмотря на
открытое сопротивление профессоров? Шумахер. Что ему платили за его благодеяния,
за его старания в пользу России и русских черною не-
