обращался к Гроссу с просьбою уговорить Чарторыйских, чтоб не сопротивлялись
выбору маршала, угрожая в противном случае совершенною немилости королевскою;
но ни Чарторыйские, ни Малаховский ни о чем не хотели слышать и ждали успеха от
одной своей твердости.
Вследствие этой твердости сейм кончился ничем: но в то же время Мнишек подал
королю просьбу, подписанную некоторыми сенаторами, о назначении казенной
администрации над Острожскими имениями; король согласился, и это произвело
сильное раздражение, начали толковать о стремлении короля к самодержавию. Гросс
представлял такое положение дел крайне опасным и деликатным, ибо, с одной
стороны, Россия никак не может позволить перемены в польской правительственной
форме, а с другой – по европейским отношениям должно сохранять дружбу короля.
Обратившись снова к своим, русским делам, именно к выдаче всех беглых, Гросс
встретил неодолимое сопротивление в своем главном приятеле – литовском канцлере
князе Чарторыйском, который объявил, что ни за что не возьмется проводить это
дело, ибо оно может лишить его всего кредита у шляхты; до сих пор,
противодействуя внушениям франко-прусской партии, он внушал шляхте, что
необходимо держаться России, которая одна в состоянии оказать помощь
республике, а если он теперь станет проводить дело о выдаче беглых, то эти
внушения вдруг потеряют всякую силу. Когда Гросс сказал, что шляхта еще более
будет раздражена, если императрица силою велит забрать всех своих беглых в
Польше и Литве, то Чарторыйский отвечал с сердцем, что от великодушия
императрицы не опасается такого поступка, но все же он лучше согласится на это,
чем самому проводить такое дело, и скорее откажется от канцлерского чина и
Гомельского староста, лежащего на русских границах, чем внесет в универсал
требование выдачи беглых, и если б сам король согласился выдать такой
универсал, то он, канцлер, не приложит к нему печати. А между тем рассуждение о
незаконности учреждения казенной администрации над Острожскими имениями,
поданное королю самим примасом, было публично сожжено как пасквиль; типография,
где оно печаталось, была заперта: из боязни королевского гнева ни в одном суде
вопреки обычаю не приняли протеста князя Сангушки против администрации, и посол
французский Брольи хвастался, что он лучше всех своих предшественников успел в
поражении русской партии. Чарторыйские в сильном беспокойстве обращались к
Гроссу с вопросом, что думают в Петербурге о последних польских событиях,
прибавляя, что насильственные поступки новой придворной партии, соединенной с
французскою, явно клонятся к установлению мало-помалу самодержавия, что русским
интересам также противно, как и самим им. Гросс отвечал, что обо всем уведомил
императрицу, но еще не получал никаких наставлений.
По возвращении в Дрезден Гросс доносил, что граф Бриль жаловался на
английского министра Уильямса, который, оставшись в Варшаве, ободрял князей
Чарторыйских. Бриль при этом не иначе называл Чарторыйских как неприятелями
короля, тогда как о Полоцких отзывался с удовольствием, говоря, что посол
французский уже попрекал их преданностью двору.
Мы видели, что в прошлом году начались переговоры между Россиею и Англиею
насчет субсидий для содержания русского войска на границах. Дело затянулось
оттого, что русский двор, по мнению английского, просил слишком много денег. 21
марта 1754 года дан был Гюидикенсу русский контрпроект, который английским
министром принят был только на доношении: требуемая сумма 200000 фунтов
показалась ему чрезмерною. Канцлер подал императрице новую записку: «Теперь от
монаршего соизволения зависеть будет решение, надобно или нет сию негоциацию
продолжать и совершить и тем, конечно, короля английского яко союзника в
безопасность привесить и для переду полезным себе сохранить или же, напротив
того, уничтожая сию негоциацию, неминуемо короля прусского, и без того уже
гордостью и жадностью к большему еще усилению дышащего, в большую знатность и
силу допустить. Правда, что, как первые Галинского двора генеральные
предложения весьма податливыми казались, так и теперь, когда к прямому делу
пришло,
уже крайне скупы стали, правда ж, напротив того, что и здешние запросы весьма
велики были. Как теперь первая опасность несколько миновалась, а наступающею
зимою обстоятельства еще много перемениться могут, наипаче же, что войска по
собственному
ее ампер. величества благоизобретению и, правда сказать, для опасности от
собранных
тогда около Кенихсберха прусских войск уже действительно в Лифляндию заведены,
да и содержание оным таимо, как и новое искусство (опыт) показало, и без того
необходимо нужно, то, видится, и здешние кондиции несколько облегчить надобно,
дабы, во-первых, ежели и никакого с королем прусским прямого дела не дойдет,
то, однако ж, поход и собрание здешних войск в Лифляндии не даром, да и
содержание оных таимо не в убыток, но с пользою было, ибо ежели рассудить, что
и без всяких выгодностей,
