думать о мире. Мы отвечали, что вопрос не в том, надобен ли мир, но какой
мир. Так как этот ответ не может удовлетворить французское министерство, то
наша обязанность прежде всего условиться с нашею верною союзницею российскою
императрицею, какими средствами удержать французский двор от преждевременных
помышлений о мире. Прусские силы не так близки к России, как к нам; однако,
пока они не уменьшатся, Россия будет находиться в беспрестанной опасности,
особенно когда Пруссия воспользуется турецкою войною или уничтожит существующую
форму правления в Швеции и заключит с этою державою тесный союз. Опыт уже
показал, что многие и великие державы совокупными своими силами ничего против
Пруссии сделать не могут; какого же успеха можно надеяться в одиночной борьбе с
нею? Сверх того, было бы крайне несправедливо, если б Саксония ничем не была
вознаграждена за претерпленные ею неслыханные бедствия. Предосудительный мир
лишил бы нас и союзников наших влияния в общей системе политических дел, и все
же в мирное время мы были бы принуждены содержать многочисленные войска. Так
как российский двор нашему эрцгерцогскому дому естественный союзник, то мы
полагаем
главную надежду на совет ее величества императрицы и желаем быть уведомлены о
намерениях
ее относительно будущего замирения». «Правда, Франция сделала большую ошибку, –
говорилось в русском ответе, – но Франция же старалась и поправить свою ошибку:
она отказалась от занятия Ганновера, тогда как это занятие было бы ей очень
выгодно при будущем замирении с Англиею; ее старанием Швеция вступила в войну с
Пруссиею; по соглашению с французским же двором и Дания собрала значительное
войско в своих германских областях. Притом своею ошибкою Франция еще более
затянулась в войну, чем прежде думала. Ее императорское величество всегда
полагала и полагает, что Франция склонилась содействовать ослаблению короля
прусского, потому что ей были обещаны приобретения в Нидерландах, которые
уравновешивали для нее усиление австрийского дома. Императрица-королева
пожертвовала Нидерландами, чтоб избавиться навсегда от опасного неприятеля –
короля прусского; с тою же целою императрица российская согласилась на
приращение королевства Шведского. Эта цель так хорошо составлена, что, чем
больше Франция имела силы и кредита склонить шведский и датский дворы, тем
больше принуждена она неотменено держаться обязательств своих с
императрицею-королевою и тем меньше помышлять о скором примирении. Но пусть
Франция не примет в рассуждение того, что заключением невыгодного мира она
безвозвратно потеряет сделанные ею военные издержки; пусть найдет средство
извинить себя пред шведским и датским дворами в том, что вовлекла их в войну;
но не может же она не предвидеть, что Англия без короля прусского на мир не
согласится, и легко себе представить, каковы будут английские претензии и как
силен станет король прусский, когда прежние союзники Франции, видя ее слабость,
должны будут перейти на сторону Пруссии, войти в зависимость от нее; из общих
отзывов французского двора, что война становится тягостна, несносна, что
надобно думать о скорейшем заключении мира, нельзя еще непременно заключать,
чтоб Франция имела решительное намерение настаивать на мир. Впрочем,
императрица по особенной дружбе своей к императрице-королеве берет на себя
представить посильнее французскому двору причины, по которым миром торопиться
ненадобное.
Мнение императрицы состоит в том, что начатую королем прусским войну надобно
продолжать до того времени, пока Всевышнему угодно будет праведное оружие
благословить совершенными успехами и, низложи гордость, на одном самолюбии
основанную, дозволить всем обиженным достойное воздаяние. Что до военных
операций принадлежит, то надобно смотреть, чтоб та сторона, которой
посчастливится, старалась пользоваться своими успехами, не оглядываясь на
другую, ибо, как бы ни было одинаково у всех намерение, обстоятельства никогда
одинаковы быть не могут, а король прусский тем пользуется, когда видит, что
одна армия, одержав над ним победу, дожидается, чтоб и другая то же сделала».
Во Франции Бестужеву в начале года приходилось выслушивать жалобы на
отступление Апраксина. Когда он жаловался аббату Барни на поведение Брольи в
Варшаве, тот отвечал, что Бро-льи выедет из Польши и тем камень преткновения
отстранится и что теперь надобно думать не о таком пустяке, но каким бы образом
остановить успехи короля прусского, ибо австрийцы, потерявши в последнюю
кампанию около 45000 лучшего войска, теперь не в состоянии против него
действовать, одним словом, Фридрих II пришел в такую силу, что не только
союзникам, но и всей Европе стал опасен; он, будучи очень умен, счастлив и
предприимчив, может при таких обстоятельствах легко завоевать Богемию и взять
верх в Германии, также сделать королем в Польше брата своего и предписывать
всем законы по своему произволу, а с шведами управиться ему уже нетрудно будет,
только каково-то будет после другим? Поэтому очень и очень жаль, что
