Стивен императрице, ибо известна склонность ее к миру, и ничто не может так
способствовать миру, как наш союз: хотя венский двор теперь со мною и заключил
мир, однако как скоро поправит свои внутренние дела, то вступит в новую войну,
а этого не осмелится сделать, когда узнает о союзе между мною и Россиею. Мне
уже от версальского и стокгольмского дворов сделаны предложения вступить с ними
в союз; но я отвечал в учтивых и нерешительных выражениях, ожидая решения
императрицы».
Фридрих прямо объявлял, что ему нужен союз с Россиею и для чего нужен;
соглашение в делах польских будет следствием этого союза. Фридрих желал Псята,
но его министр в Варшаве Бенуа был опытнее и внимательнее Кейзерлинга, он
хорошо знал, что Чарторыйские воспользуются своим торжеством для проведения
преобразований, несогласных с интересами России и Пруссии. «Я, – писал Бенуа
своему королю, – твержу постоянно графу Кейзерлингу, что у России и Пруссии
одинокие
отношения к Польше и потому их существенный интерес требует не позволять, чтоб
республика стала значительною державою, пришла в такое состояние, в котором
могла бы быть опасна обоим дворам. Он дал мне честное слово, что не допустит до
этого». Но для Бенуа было ясно, что не допускать до этого – значит разделывать
собственное дело, что Россия и Пруссия будут теперь усиливать людей, с которыми
после неминуемо должны будут вступить в борьбу. Он писал королю: «У
Чарторыйских, и особенно у стольника Понятовского, только и в голове что
преобразование польской конституции, они приступят к реформе, как только
образуется конфедерация, которую, как они надеются, будет поддерживать Россия».
И в самом деле, Кейзерлинг по крайней мере был за конфедерацию. Бенуа был
против нее, боясь всеобщей войны и советуя своему королю быть нейтральным,
иначе при согласном действии России с Пруссиею вся Европа увидит, что дело идет
Об увеличении этих держав на счет Польши. Фридрих отвечал, чтоб Бенуа держал
себя страдательное среди этих движений, но чтоб не давал России ни малейшего
повода подозревать, что Пруссия действует против нее.
26 сентября князь Долгорукий приехал к министру иностранных дел графу
Финкенштейну
и был встречен известием о смерти короля польского. «В нынешних
обстоятельствах, – сказал Фин-кенштейн, – я бы очень желал, чтоб союзный трактат
между Россиею и Пруссиею был заключен, чтоб король имел оправдание пред другими
государями, почему он поступает в Польше согласно с императрицею». Долгорукий
отвечал, что проект оборонительного союза, присланный королем императрице,
рассматривается ею и скоро заготовлен будет с русской стороны контрпроект.
«Хотя договор еще и не заключен, – прибавил Долгорукий, – однако я надеюсь, что
король не откажется от своих слов, что относительно выбора короля польского во
всем будет согласен с императрицею; король сказал это мне и то же самое написал
императрице». «Король, – отвечал Финкен-штейн, – остается при прежнем
намерении, только желательно, чтоб союзный договор мог быть заключен поскорее».
11 октября у Долгорукого был новый разговор с Финкенштейном о союзе по
поводу польских дел. Министр объявил, что новый курфюрст саксонский писал
королю, что явится кандидатом на польский престол и надеется не встретить этому
препятствия со стороны Пруссии, ибо Польша будет гораздо сильнее, имея королем
Псята;
Мария-Терезия также ходатайствует в пользу саксонского курфюрста. Так как нет
сомнения, что еще станут приставать к королю с этим, то он просит императрицу
как можно скорее дать ему знать о своей резолюции и поскорее привести к концу
заключение союзного договора, чтоб дать королю право прямо отвечать державам
насчет польского дела.
Действительно, едва Август III испустил дух, как невестка его новая
курфюрстина
саксонская отправила письмо к Фридриху II с просьбою помочь ее мужу в
достижении польского престола и быть посредником между ним и Россией, предлагая
сделать для последней всевозможные удовлетворения. Фридрих, отправляя копию
этого письма в Петербург, писал Екатерине: «Если в. и. в. подкрепите теперь
свою партию в Польше, то никакое государство не будет иметь права этим
оскорбиться. Если образуется противная партия, то велите только Чарторыйским
попросить вашего покровительства, эта формальность доставит предлог, в случае
нужды, отправить войско в Польшу; мне кажется, что если вы объявите саксонскому
двору, что не можете согласиться на избрание курфюрста в короли польские, то
Саксония не двинется и не запутает дела».
Навстречу этому письму шло письмо из Петербурга в Берлин. «Получивши
известие о смерти короля польского, мне было естественно обратиться к в.
величеству, – писала Екатерина Фридриху, – так как мы согласны насчет избрания
Псята,
то следует нам теперь объясниться, и без
